VLADIMIR OPARA 

Cтудия рисовальщиков-самоубийц 

Период рисования в мастерской Рублёва я называю "студия рисовальщиков-самоубийц". 
Я рисовал в студии Рублёва с момента нашего знакомства в 1975 году, до 1979, и ещё год до моего отъезда из Барнаула в 1980 году. В 1980 рисование в студии Рублёва уже не было таким восторженным, ярким как в предыдущие годы. У Рублёва были проблемы с правлением местного союза художников. У Квасова то же были проблемы. Рублёв-Квасов. Он были неразделимы - одно целое, со своими идеями и стремлением к творческой свободе.  Рублёв-Квасов позволявшие себе свободу творчества,  конечно же, раздражали правление местного союза художников и часть художников. Рублёв-Квасов говорили о свободе творчества, и не только говорили, а предлагали испытать это чувство, чувство свободы творчества, приглашали рисовать в студии Рублёва. В 1975-1979 постоянно рисовали несколько человек: Рублёв, Квасов, Кульгачёва, так же Лариса Пастушкова и реже Таня Ашкинази, я её почему-то не помню рисующую у Рублёва. Рублёв вёл студию рисунка и до 1975, кажется в Доме Архитектора. Там рисовали многие, те, кого я в общем-то не знаю. Но это была не моя история. Моя история - это 1975-1980. Конечно же, если говорить о рисовании, о необычном рисовании, с полным погружением и концентрацией, то это Кульгачёва, Квасов, Рублёв. Себя я то же могу отнести, глядя из сегодня, к неакадемическому рисованию, в моих рисунках было стремление выйти за рамки обычности, за рамки понятий о рисунке, определённых сложившейся художественной практикой официального искусства советского времени, метода, называвшегося соцреализм. Заходил к Рублёву на чай Лёва Зыбайлов, философ, в последствии, уже в Москве, мы с ним вели мастерскую интердисциплинарных форм художественной активности в школе современного искусства "свободные мастерские". Заходил Гена Некрасов, ветеринарный доктор, у меня есть его портрет на холсте, кажется 1976 года. Заходили юристы, врачи, заходили, чтобы прикоснуться и насладиться творческой атмосферой студии Рублёва. Заходили художники, порисовать, но их желания рисовать хватало на один-два раза. Возможно, у них были другие приоритеты и сложившийся стиль Рублёва-Квасова им не подходил и вызывал недоумение. Недоумение, неприятие, вот такое чувство возникало у большинства. Кто они такие? Что они о себе возомнили? Такое чувство точно описал Иосиф Бродский, приведя в пример ключевую фразу - Да кто ты такой? Бродский говорил, что неприятие и неуважение к личности, к близким, неприятие таланта, недопустимость порадоваться и оценить успех другого, вот что делает нашу жизнь подчас невыносимой. Прав Бродский. Раздражение в адрес Рублёва-Квасова было ощутимо - правление решило запретить коллективное рисование в студии Рублёва. Нас обязали рисовать в выставочном зале, под присмотром члена правления. Член правления был возмущён вольностями в рисовании, о чём и доложил на правлении. Мы опять стали рисовать в студии Рублёва. Закончилось это неприятностями для нас. У Рублёва решили отобрать мастерскую. Квасову было предписано немедленно покинуть мастерскую Рублёва. Рублёв оказался в больнице, Квасов в психушке. Я пришёл навестить Квасова, было понятно уже в самой пропускной системе, что это не добровольное лечение и покинуть это заведение будет не просто. Я застал Квасова в его обычном состоянии - он был погружён в свои идеи и у него появлялись новые идеи. Ты знаешь, сказал он мне, здесь хорошо. Доктор хороший. Ему интересны мои идеи и он всё записывает. Я посоветовал Квасову не делиться с доктором своими теориями, а прикинуться шлангом и говорить на общие для всех темы. Председатель правления Пётр Миронов, он относился к нам с симпатией, насколько это было возможно в сложившейся ситуации, нашёл компромисс и Рублёв не потерял мастерскую. Но все эти события были для Рублёва сильным ударом. У меня то же возникли проблемы, достаточно серъёзные, и я уехал из родного города. Студия рисовальщиков-самоубийц. Это именно так. Ведь нам понятно было, что наше неприятие соц. реализма, наши разговоры, обязательно приведут к серьёзным неприятностям. То есть наша позиция была самоубийственна. Я приезжал в Барнаул к своим родителям, детям, и первый к кому я шёл, а иногда и единственным был Рублёв. В одну из последних встреч мы смотрели его рисунки, рисунки лежали в старых чемоданах. Возьми рисунки, сказал Рублёв, на память.

 
Владимир Опара
Июнь 2020, Москва